«Я верила в прекрасную Россию будущего. А сейчас я надеюсь»

Адвокат Ольга Михайлова защищала Алексея Навального в течение 16 лет. Она была его адвокатом в делах «Кировлеса» и «Ив Роше», выиграла вместе с ним дело в Большой палате Европейского суда, которая признала преследование Навального политическим, и навещала политика в колонии, когда он вернулся в Россию — потом его посадили на девять лет, а затем еще на 19. В октябре 2023 года Михайлова улетела на несколько дней в отпуск. В это время троих ее коллег, также защищавших Навального, арестовали по обвинению в «экстремизме». В Россию Михайлова не вернулась. В феврале 2024 года суд заочно арестовал ее по обвинению в участии в «экстремистском сообществе». В интервью журналистке Катерине Гордеевой Михайлова рассказала о своем отъезде из России, делах против Алексея Навального и вере в прекрасную Россию будущего.

Об отъезде из России

Мы [с дочерью] здесь оказались с целым чемоданом купальников, больше у нас ничего с собой не было. Потом позже мне уже привозили какие-то вещи, но все равно — это же невозможно, когда ты поехал на неделю в отпуск и оказался в другой стране, где тебе непонятно, сколько жить. Все дорогое осталось там. У меня две собаки — сейчас они, слава богу, с родителями.

О коллегах, не вступившихся за арестованных адвокатов Навального

Это страх. И они не понимают главного: на самом деле — да, Навальный, оппозиционер, политические мотивы и так далее. Но по всем делам Навального прокатывали какие-то определенные схемы, которые потом применяли к огромному количеству людей. Когда у нас был первый процесс по 160-й статье уголовного кодекса — все, что касалось растраты — практика была по этим делам очень маленькая. Потом половина предпринимателей в «Матроске» сидела по этой статье. То же самое со 159-й [статьей о мошенничестве] по делу «Ив Роше». И так постоянно было. Огромная опасность того, что дальше будут поступать и с другими адвокатами точно так же.

О поддержке адвокатов

Будучи адвокатами и поплатившись за свою профессиональную деятельность, все остались без работы. Сейчас у нас финансово очень тяжелое положение. Поскольку за эти месяцы так ничего и не изменилось, здесь создана организация «Верховенство права». Мы хотим собирать пожертвования на поддержку адвокатов, которые попали в тяжелую жизненную ситуацию. В международном праве на самом деле экстремизма, который вменяется всем нам — его не существует, потому что должно быть всегда насилие. Насилия не было. Говорить о том, что мы экстремисты — невозможно с точки зрения права. Такого преступления не существует.

О бесстрашии Навального

Алексей необычный человек. С точки зрения обычного человека, казалось бы, это невозможно все пережить, невозможно вернуться. Он был замечательным политиком, у него была цель в жизни, к которой он шел. Он хотел изменить Россию, он говорил о прекрасной России будущего. Он хотел, чтобы Россия всегда была свободной, счастливой, мирной, и это были не просто лозунги. Он так чувствовал, он этого очень хотел, он этого добивался. Он шел к цели и не видел никаких препятствий. Говорят — герой. Как бы это пафосно ни звучало, но да. Я видела все проявления этого героизма изо дня в день — особенно то, что происходило последние три года в колонии. Он не раскисал. У него были приступы ярости, такая здоровая злость. Но никогда отчаяния не было.

О задержании Навального после возвращения из Германии

Мы когда улетали [из Германии], решали, как мы будем, кто идет вперед, и в итоге закончилось все тем, что мы решили, что будем действовать по обстановке. Как такового плана не было. Сотрудники полиции [задержавшие Навального] не имели права заходить за границу. В итоге его же задержали с той стороны границы. Те же самые сотрудники мне потом говорили: «Ой, мы тут работаем 20 лет, а вот на ту сторону границы нам никогда не разрешали заходить». Это запрещено. Но с Навальным это можно было. То есть здесь они нарушили все.

Об отмене ареста по делу «Кировлеса» в 2013 году

Мы очень боялись, что Алексея-то освободят, а Петю Офицерова нет, ему же не надо участвовать в мэрской кампании. Но когда власти чего-то очень хочется, то можно. Я помню, когда я зашла в конвойное помещение перед заседанием и сказала, что вот так и так, а Алексей вообще не понимал, что происходит — его привезли зачем-то в суд, никто ничего не объяснял. Я ему объяснила, что происходит, он так сел вдалеке в этой клетке и говорит: «А я не выйду». Я говорю: «Почему?». «Нет, а Петя-то. Они же Петю не выпустят». В общем, долго-долго уговаривали, и когда уже сказали: «Вы не волнуйтесь, все будет хорошо» — все-таки начали процесс и всех отпустили.

О прекрасной России будущего

Я верила в прекрасную Россию будущего. А сейчас я надеюсь.

О феномене Навального

Он был очень прямолинейным, с одной стороны. А с другой стороны, был очень интересным собеседником, очень интересным человеком. Он всегда был достаточно… Мне даже сложно описать, как это объяснить… Действительно, он прямолинейный был, прямодушный — и он говорил правду. Он говорил правду. Он мог что-то преувеличить, но он не врал. У меня тоже есть такая плохая черта, что я не могу врать. Может быть, на этом мы могли общаться без достаточных проблем. Можем покурить? Мне про него тяжеловато.

О роли Европейского суда в России

Я помню, Алексей мне звонит и говорит: «Ты не представляешь, мне вот сейчас позвонили и сказали „Приезжай, забирай паспорт“». А в тот день Европейский суд должен был применить 39-е правило. И он говорит: «Я поехал — и мне дали паспорт». Чудеса случались, пока был Европейский суд для России возможен, пока были возможны эти процедуры.

О судах в прекрасной России будущего

Мы с Алексеем все время спорили по этому поводу: а как в прекрасной России будущего будут работать суды. Он всегда считал, что всех надо разогнать и набрать новых, я была с этим не согласна, я считала, что судьи в принципе достаточно квалифицированные у нас. И если на них не давить, если не заставлять их чувствовать политическую обстановку в стране, если не использовать «телефонное право»…

Я могу привести пример по мне: приносят документы, подтверждающие подозрение, что я экстремистка. Документы прекрасные: протокол прослушивания моей беседы с Навальным, когда я прихожу к нему в колонию. Судья видит и говорит: «Да, отлично, она экстремистка, причастность ее подтверждается именно этим протоколом, поэтому она должна содержаться в СИЗО». Судья [Наталия] Дударь — я не могу сказать, что она не профессионал. Понятно, что к профессионализму это не имеет никакого отношения. Это исключительно давление, которое на нее оказывается. И если на судей не оказывать давления, они вполне нормально будут рассматривать дела. Разогнать — не надо. Надо просто их не трогать, оставить в покое и давать возможность им судить по совести и чести как полагается.

О поездках к Навальному в колонию в Покрове

В какой-то момент колония настолько на нас обозлилась, что решила, что мы должны стоять все время под забором и долгие часы ждать, пока они выйдут и пропустят нас к Алексею. И вот это стояние — забор, колония, здесь дорога, пыль, грязь — и ты вот должен стоять пять, шесть часов. И в какой-то момент я увидела, что есть такие раскладные стульчики, они ничего не весят, ну и я с этим стулом приходила и сидела.

О защите Навального по его уголовным делам

Я делала все для того, чтобы большое количество людей, которым он был небезразличен, поняли, что он невиновен. Начиная с дела «Кировлеса». И собственно, мы пытались доказать даже не той противоположной стороне, понятно, что это все были политические мотивы — но ему и нам было важно доказать людям, что он невиновен.

О смерти Навального

Я в кои-то веки с собой не справилась. Я не поверила. В первые дни я вообще не поверила. Столько всего было, но в итоге он же… Потом воскресал. Или его воскрешали. И здесь — нет, я сначала не поверила. Поверила когда маме тело показали. И когда она всем сказала, что это он — да.

О том, чему научилась у Навального

За 16 лет я научилась у Навального стойкости. Когда очень тяжело, вспоминаешь, как он переносил то, что ему было предназначено судьбой, к сожалению. То, как над ним издевались и так далее. И понимаешь, что да, когда у человека, например, в день три кружки кипятка, [это] вся его горячая еда, и он к этому совершенно спокойно стоически относился, то ты, когда у тебя какие-то проблемы — ну это все ерунда.